Танкист, или «Белый тигр» - Страница 20

На той стороне разделенной земли вовсю гудел Ла-Манш. Паттон, несмотря на попытки Лиса пустыни заткнуть плотину, днем и ночью грел и без того раскаленное французское небо двигателями своих бесчисленных «Шерманов». Все дороги от сектора «Омаха» до злосчастной для союзников деревушки Виллер-Бокаж, забились «Виллисами», «Студебеккерами» и сменившими неторопливых, качающихся с борта на борт «Матильд», великолепными «Черчиллями». С плавучих пирсов сходили, взбивая траками пляжный песок, все новые «Гранты» и «Ли»; изворотливые янки затейливым образом, но все-таки свели вместе двух генералов времен Гражданской. На американских конвейерах безостановочно получали свои корпуса и башни «кометы», чьими фирменными знаками были юркость и всесокрушающие пушки. Тучи «Мустангов», «Ланкастеров», «Москито» и ужасных «Летающих крепостей» деловито сновали над Гамбургом и Берлином. Однако, несмотря на весь этот нормандский карнавал, неизменным кошмаром для Кейтеля и Йодля по-прежнему оставался Восток: там, с августа 44-го, накапливаясь на польских берегах, нависая ужасной, в тысячу километров, грозой, Германию, и так истекающую кровью, готовились искромсать вдоль и поперек самые беспощадные на свете скальпели.

Впрочем, к последней развязке всерьез готовились пока еще тылы и разведчики. Танкисты приходили в себя. Падал на головы отдыхающих пепел проигравшего битву города, и совсем близко — рукой подать — в канализационных коллекторах сгорали его защитники, не успевая послать проклятия Сталину и англичанам. Что касается кремлевских маршалов — им было не до Варшавы. Только-только развернулись ремонтные службы. Только принялась прибывать «зелень», все эти одинаковые «рюмочки-лейтенанты», очередную порцию которых, словно пончики, испекли к празднику нового наступления раскиданные по всей России училища. С платформ, один за другим, спрыгивали вошедшие в моду Т-34-85, по-прежнему не внушавшие доверия броней (ее до конца войны пробивали все те же «артштурмы» и «Мардеры»), но ставшие на удивление понятливыми, изворотливыми, выносливыми, словно бурятские лошадки. Новые «коробки» по праву гордились своими дальнобойными рациями, пятиметровыми орудийными стволами, и, наконец-то, отрегулированными, выстраданными, снабженными безотказными «Циклонами», В-2, которые в конце великой бойни позволяли «роликам» играючи, почти без поломок, катить по польским, а, затем, и немецким шоссе. Выгружаемые следом тяжеловесы — «Зверобои» и прочие разнокалиберные САУ — внушали почтение. Тяжелые, с увесистыми дульными тормозами, 122-мм пушки задумчивых, медлительных ИСов не оставляли шансов бетонным стенам и дотам. С прибытием всех этих эшелонов, резервов, прачечных, бань и новых кухонь, жизнь закипела. Дивизии, как и бывает перед кровопусканием, тасовались, словно колоды, и торопливо наполнялись людьми и разнообразнейшей техникой. Повсюду пестрел камуфляж санитарных палаток, и то здесь, то там, среди отъевшихся, экипированных новыми хрустящими тужурками и комбинезонами танкистов Первого Белорусского, вновь замелькали смазливенькие связистки и санитарки. Белокурые и рыжеволосые бестии, несмотря на все признания и полевые букеты, благоразумно избегали чумазую голь. Фронтовые «фемины» в любой момент готовы были отдаться домовитым, словно хомяки, тыловым майорам. А вот безымянные башнеры и водители гарантированно лишались ласки — на них не стоило даже тратить время. Все знали — во время боев они сгорают, словно бенгальский огонь. Гвардии сержант по этому поводу спел:

Что вы девушки стоите,
Губками алеете.
Люди головы кладут,
А вы … жалеете.

Медсестрички не удостаивали вниманием это его похабно-жалобное (и вполне законное) обращение от имени всех, приговоренных к скорому жертвенному костру, солдатиков.

А забытый Иван Иваныч бродил по кромке воды.

Здесь, на заваленном касками, амуницией и уже проржавевшим оружием, берегу, к которому время от времени прибивало трупы несчастных поляков, до совсем уж отчаявшегося Черепа добежала ослепительная новость: старый знакомый появился на Сандомирском плацдарме.

Брызнули слезы Найдёнова, благодарный, воинственный стон издала ходуном заходившая, грудь. Взор обратился к вздыбившемуся за громадными хребтами облаков небесному танку. Там, за рычагами божественной «тридцатьчетверки» улыбался счастливому Ваньке его великий Господь, а за ним, уже надевшим свой танкошлем, теснились тысячи мучеников («Валентайн», без сомнения был среди них); сверкали их траки, вздымались стволы, светились нимбы над башнями. Музыку сфер услышал Иван Иваныч — а, именно, рокот бесчисленных небесных моторов, благословлявший Найдёнова на великую, понятную только ему самому, битву. («Жми, Иван! — гудело на небесах. — Он никуда не денется!») И к ужасу посыльного — недавно оторванного от материнской титьки восемнадцатилетнего паренька — этот ни на кого не похожий капитан, услышав приказ тотчас явиться к Барятинскому, понес совершенную дичь. И действительно — кланяясь с горячностью сумасшедшего, Найдёнов благодарил железное воинство Господа-Водителя. Он-то, единственный, знал — Призрак не мог раствориться в небытии. Окруженный развороченными T-34, «Белый тигр» трубил в страшный рог своего ствола там, посреди полей Сандомира, и никакие бушующие вокруг огнеметные и орудийные вихри не могли теперь помешать им столкнуться.

Воскресший монстр вел за собой уже не серые, как мыши, T-III, а только что выпущенные из цехов «Королевские тигры» (теперь в рукаве у башковитых германских спецов оставался один лишь «Маус»). «Короли» не могли и ста метров проползти без одышки. Слабосильные для тяжести колоссов «Майбахи» задыхались на каждом подъеме, и, мучимые постоянной жаждой, поглощали бензин по сто литров на милю. Мамонты то и дело увязали в песке, и подолгу приходили в себя, прежде чем продолжить движение. Однако, их угрюмые гигантские башни, немыслимая длина стволов, черные массивные корпуса, к которым, словно пластилин, прилип циммерит, вкупе с сотрясающей землю поступью, впечатлили даже танкистов Рыбалко.